– У меня вопрос, – вмешался я. – Если Первое мая – один из самый больших праздников в году, почему тогда пилоты, когда самолет начинает барахлить, говорят «Мэйдей»?
– У тебя же отец – пилот. Его и спроси, – посоветовала Дайана.
– Спрашивал уже, когда мне лет десять было. А он сказал: «Сам ума не приложу, сынок».
– И до сих пор не приложил, – подтвердил Большой Джим.
– Мэйдей к месяцу маю никакого отношения не имеет, – принялась объяснять Дайана. – Просто по-французски «помогите» звучит примерно так же. – И она обняла меня сзади и поцеловала в щеку. – Чего еще папочка не объяснил, когда тебе было десять? Могу восполнить пробелы.
Я повернулся к Дайане и ответил на поцелуй.
– Знаешь, Большой Джим был такой скрытный. Только и знал, что отшучиваться. Кстати, папа, тебе домой не пора?
– Сегодня воскресенье. Энджел сейчас в церкви, Фрэнки спит, а двое моих водил в кухне – так, на всякий случай. А ты разве против, если я посижу еще пять минут?
Я был против руками и ногами. Дайана, наоборот, стала варить второй кофейник кофе.
Мы проговорили ни о чем до пятнадцати минут двенадцатого. Взглянув в очередной раз на часы, я взял кейс и сказал:
– Пора и делом заняться.
– Я тебя прикрою, – пообещал Большой Джим. – Выдвинусь сразу за тобой.
Ну вот, приехали.
– Ты что, думаешь, я не понял, чего ты время тянешь? – взбеленился я. – Ты не понял, что я пойду один? Они такое условие поставили. Если ты сейчас же не поедешь к себе домой, домой к тебе поеду я и собственноручно пристрелю Фрэнки.
– Мэйдей, – произнес Джим, взглянув на Дайану. Она покачала головой и обеими руками закрыла себе рот, давая понять, что не желает вмешиваться.
Джим крепко меня обнял.
– О'кей. Только будь осторожен, Майки, сынок. Не наделай глупостей. И позвони мне, когда все закончится.
– Папа, спасибо за беспокойство. А теперь давай уже, выметайся.
Не успела за Джимом закрыться дверь, как Дайана начала смеяться, не отнимая ладоней ото рта.
– Боже милосердный, – проговорила она икая. – Мой отец – раввин, и я всегда думала, что именно он мастер вселять чувство вины. А выходит, моему отцу до твоего как до неба.
– Я знал, что у нас с тобой много общего. Мы – взрослые дети властных отцов разной веры. Бери сумочку и пилотское снаряжение. Нам пора.
– Нам? Я думала, это опасно.
– Было бы, если бы со мной увязался Большой Джим. А так не опаснее, чем погасить ссуду в банке. Нет смысла оставлять тебя здесь одну. Мы и без того из-за Джима уйму времени потеряли. Посидишь в машине или поводишь носом по бутикам, пока я все улажу. Дело займет не больше пятнадцати минут. Я освобожусь к двенадцати пятнадцати, и мы с тобой полетаем.
– Здорово. Но только, Майк… Если Большой Джим узнает, что ты взял меня на дело, он взорвется от негодования.
– Конечно, взорвется, – вздохнул я. – И этот взрыв станет кульминационным моментом моей трудовой недели.
Я спрятал кейс и видеокассеты в багажник, и мы с Дайаной поехали в Сенчури-Сити.
– Можно задать глупый вопрос? – сказала Дайана, когда я свернул на Уилшир.
– Если хочешь узнать, что это за жирный дядька и почему я так снисходителен к бреду, который он несет, лучше меня не провоцируй. Потому что ответ будет не для женских ушей. Если речь о другом – валяй спрашивай.
– Вопрос о ламааровском видеофильме. Скажи, они ведь инсценировали землетрясение?
Я попытался не расхохотаться, но Дайана заметила мои потуги.
– А почему тебя это интересует?
– Я предупреждала: вопрос будет глупый.
– Извини. Это нервный смех. Ты меня заинтриговала. С чего ты взяла, что землетрясение инсценировали?
– Видишь ли, ты просил Большого Джима обратить внимание на голос за кадром. Ну и я заодно обратила, а поскольку голос был мне незнаком, гораздо большее впечатление на меня произвели слова. Оператор сказал «дубль один» и сразу же назвал дату – девятнадцатое мая две тысячи второго года.
– Ну да. В этот день проходили съемки.
– Майк, девятнадцатого мая две тысячи второго года в Лос-Анджелесе не было землетрясения. Вот почему я подумала, что они его инсценировали. Но это, конечно, чушь. Кому придет в голову инсценировать землетрясение? И я решила, что, наверно, съемки проходили в каком-нибудь другом городе.
– Нет, именно в Лос-Анджелесе. Эми так и сказала: Дин снимал фильм в одном из своих павильонов.
– Ну, значит, этот Лебрехт просто перепутал дату, – не унималась Дайана. – А в Лос-Анджелесе девятнадцатого мая никаких землетрясений не было.
Мы доехали до Беверли-Глен. Сбавив скорость перед светофором, я смог отвлечься от дороги и посмотреть на Дайану.
– Вот интересно, как ты умудрилась запомнить конкретный день без землетрясения?
– Очень просто. Мы с мужем переехали в Лос-Анджелес из Нью-Йорка в апреле две тысячи второго. Я боялась землетрясений. Муж сказал: «Не волнуйся, не так страшен черт, как его малюют. Вот перетерпишь первое землетрясение, а на остальные и внимания обращать не будешь». Первое землетрясение, которое мне пришлось перетерпеть, случилось двадцать третьего мая две тысячи второго года.
– Ты уверена насчет даты?
– Помнишь, я говорила, что май – мой любимый месяц? – улыбнулась Дайана. – Я не просто так сказала – надеялась, ты спросишь, почему именно май. Так вот: у меня день рождения двадцать третьего мая.
Тип, затормозивший позади меня, отчаянно засигналил, и я рванул с места. От потуг сложить из кусочков паззла картинку мозги мои закипали.