Фабрика кроликов - Страница 147

147

Ламаар тяжело дышал; впрочем, в то время как прибор для анализа голоса недвусмысленно показывал напряжение, наш техник знаками давал понять, что Ламаар говорит чистую правду.

– Как же я ненавидел Роуза вместе со всеми его начинаниями! Я сон потерял. И вот однажды ночью мне открылось: а отец-то мой был прав! Мои детские рисунки переросли в компанию, которая стала поставщиком всей возможной мерзости. У меня оставался только один путь к спасению – разрушить мною же созданные Содом и Гоморру. Поскольку я сам их выстроил, я имел право – более того, был обязан – стереть их с лица Земли.

Я назначил встречу Кевину, Митчу и Клаусу. Все трое купались в золоте – и все трое знали, что своим богатством обязаны мне и только мне. И сразу со мной согласились, без дополнительных уговоров.

Мы решили, что я должен разыграть собственную смерть. Все знали, насколько ненавистны мне новые методы управления компанией. Если я останусь в живых, меня тотчас заподозрят. А вот если умру, сразу получу возможность дирижировать хоть Великим Потопом, хоть Камнями с Неба. Вчетвером мы разработали план уничтожения «Ламаар энтерпрайзис», как, бывало, ставили игровые фильмы. О нет, план созрел не за один вечер. Мы его постоянно усовершенствовали, мы продумали все до мелочей. Ничего не пустили на самотек. Кстати, детектив, у меня вопрос. Как вы догадались, что я еще жив?

– Вы, мистер Ламаар, сняли фильм через два дня после даты, официально объявленной днем вашей смерти, – пояснил я. – На исходнике зафиксировано небольшое землетрясение. Оно-то и навело нас на мысли.

Ламаар покачал головой:

– Проклятие. Надо же, землетрясение… Как это я не учел? – И он горестно вздохнул.

– Мистер Ламаар, у меня тоже вопрос, – сказал я. – Почему вам вздумалось снимать фильм после объявления о вашей смерти? Неужели нельзя было снять его раньше?

– Мы и сняли фильм раньше, а именно девятнадцатого мая, то есть за два дня до «смерти». Предполагалось, что фильм будет показан на моих похоронах. Однако на следующий день после «смерти», когда я уже переехал сюда, Клаус вдруг вбегает ко мне весь в мыле и кричит: «Нашу пленку испортили!» Оказывается, фильм, отправленный нами на церемонию похорон, попал по ошибке в коробку со старыми пленками, предназначенными для перезаписи.

Я был в шоке. Я-то рассчитывал, что пленка станет моим наследием, подтверждением того, что я сделал. Клаус сказал, мы можем переснять фильм. Помню, как я долго и громко доказывал, что ничего не выйдет – я ведь официально мертв. Но мы разработали план. Перед рассветом двадцать третьего мая мы проникли на студию, быстренько пересняли фильм и пометили пленку задним числом. Нас никто не видел. И землетрясение я тоже помню. Я еще подумал: «Это отец в аду возмущается – он-то уже приготовился к встрече любимого сыночка».

В комнату вошел Генри Коллинз с прозрачным пластиковым пакетом в руках. В пакете обнаружился кусок искусственного меха в бело-розовых тонах, из которого торчала неровно оборванная металлическая сетка. Это было ухо Кролика.

– У полиции Лос-Анджелеса имеется голова Кролика, к которой это ухо очень подойдет, – сказал я.

– Это только одна из улик, что мы здесь обнаружили, – пояснил Коллинз. – Фальшивый паспорт Лебрехта, например, на самом видном месте валяется. Они, прямо скажем, не запарились улики прятать.

Черч взглянул на аппарат для диализа, проверяя, сколько времени осталось до конца процедуры.

– Через восемь минут промывка почек мистера Ламаара будет завершена. Давайте отправим его в Лос-Анджелес. Нам понадобится вертолет. Коллинз, распорядись.

– Есть! – гаркнул громила и вышел.

– Мистер Ламаар, – произнес Черч, – вопросов к вам у нас пока не имеется. Как только вас отсоединят от аппарата, мы доставим вас обратно в Лос-Анджелес.

– Я не хочу в Лос-Анджелес, – возразил Ламаар.

– Сэр, при всем моем уважении, у вас нет выбора. Теперь вы в руках полиции.

– Ничего подобного. Ни в каких я не в руках. – И Ламаар взял с подноса пустой шприц.

– Сэр, что вы намерены сделать? – Черч двинулся к Ламаару.

– Стойте, где стоите, – велел Ламаар.

– Сэр, что в шприце? – напрягся Черч.

– Ничего. – Ламаар осклабился. – Просто воздух. Тридцать кубиков воздуха, который Господь создал в премудрости Своей. – И Ламаар воткнул шприц в одну из пластиковых трубок, что качали его кровь.

– Dios mio, – прошептал Хесус.

– Хесус, что, черт возьми, здесь происходит? – взревел Черч.

Хесус подался к креслу:

– Senor, por favor.

– Не подходи, – велел Ламаар, и Хесус застыл в нескольких футах от кресла. – И вообще, тебе задали вопрос. Сеньор полицейский хочет знать, что здесь происходит.

– На возвратной трубке имеется наконечник Люэра, – пояснил Хесус. – На случай, если мне понадобится ввести сеньору Ламаару антибиотики. А сеньор Ламаар только что воткнул в трубку пустой шприц. Пузырек воздуха, попавший в кровь, означает неминуемую смерть. Всего за несколько секунд.

– Мистер Ламаар, – побледнел Черч. – Ну зачем вы так сразу? Вам даже не придется идти в тюрьму. Опытный адвокат может…

– Что? Что он может, адвокат ваш, будь он хоть трижды опытный? Обеспечить мне уютную одиночку в лечебнице для душевнобольных преступников? Нет уж, мистер Черч, спасибо. Я полностью отдаю себе отчет в содеянном. Детектив Ломакс, я пока не слышал команды «Снято». Пленка все еще крутится?

– Да, сэр, – отвечал я.

– Отлично. Потому что второго дубля не будет.

Правое предплечье Ламаара напряглось, большой палец надавил на плунжер. Ламаар часто задышал. Тело его скрючилось и забилось в конвульсиях. Через несколько секунд рука упала на колено, голова бессильно повисла. Красная лампочка замигала, монитор несколько раз пронзительно просигналил, оповещая нас о том, что мы и так уже знали.

147