– Кстати, о Фрэнки, – встрял убежденный водитель грузовика. – Он давно тебе звонил?
– Неделю назад. Ты же знаешь Фрэнки – недолюбливает телефоны.
– Когда надо поставить на баскетбольную команду, телефон его вполне устраивает, – возразил Джим. Он пожалел о своих словах прежде, чем договорил, и предпринял неуклюжую попытку исправиться. – Фрэнки – славный мальчик, – сообщил он Дайане. – Держит спортклуб в Беверли-Хиллз. Если он с тобой свяжется, – фраза относилась уже ко мне, – попроси его позвонить своему престарелому отцу.
С курицей было покончено, и мы принялись рассыпаться в комплиментах кулинарному таланту Энджел. Я помог ей убрать со стола.
– На десерт ягодный пирог, – сообщила она.
– Как-нибудь в другой раз, – сказала Дайана. – Мне пора домой – завтра рано утром на дежурство.
Пока Дайана набрасывала на плечи белый вязаный кардиган и искала на полке сумочку, мы громко выражали свои сожаления.
– Спасибо за чудесный вечер, – произнесла Дайана. – Майк, вино было превосходное.
Я улыбнулся с видом знатока.
– Майк, – вмешался Большой Джим, – будь добр, проверь, включились ли автоматические прожекторы. Ну те, что у гаража для грузовиков. А то они в последнее время выключаются, когда хотят. И, раз уж ты все равно идешь на улицу, проводи Дайану к машине.
– Полиция Лос-Анджелеса на страже вашей безопасности! – выкрикнула Дайана, вспомнив, очевидно, чирлидерскую юность. – Я польщена.
Она расцеловалась на прощание с Большим Джимом и Энджел. Я подозвал Скунсика, и мы втроем направились к джипу «Чероки». Ночь была звездная. Луна пару дней как пошла на спад, и в бело-синем сиянии Дайана Трантанелла казалась невыносимо соблазнительной. При других обстоятельствах я бы не терял времени даром. А тут всего лишь взял ее за руку.
– Извините, – промямлил я. – Обычно я не такой зануда. Мне правда очень неудобно.
– И вы меня извините. Я совсем не хотела навязываться, – смутилась Дайана, но руку мою, однако же, сжала. Легонько, но сжала. – Я даже не знала, что вы придете. Большой Джим обрадовал меня, когда отступать было уже некуда.
– Нет ничего хуже родителей, которые желают вам добра.
– Собственно, чего было и ожидать от типа, который водит тренировочный самолет? – Дайана улыбнулась. В лунном свете ее рот буквально напрашивался на поцелуй. Однако я, раз взяв на себя роль пентюха, решил играть ее до конца. Я знаю правила. Сегодня я не заслужил поцелуя.
И тогда Дайана сама меня поцеловала. Она подалась вперед и слегка прикоснулась губами к моей щеке, будто клюнула. Это был всего лишь дружеский поцелуй, призванный уверить меня, что мои извинения приняты, но губы Дайаны оказались такими мягкими и горячими, что в голове у меня зазвенело, а внизу живота завозилось.
– Спокойной ночи, Майк, – шепнула Дайана, забралась в джип и укатила.
Скунсик сидел у моих ног, и я наклонился, чтобы почесать ему за ушами.
– Как она тебе, малыш? По-моему, интересная женщина.
Скунсик не ответил. Он только развалился на асфальте, чтобы я почесал ему заодно и брюхо. «Что б ты понимал, псина неразумная», – подумал я.
Когда я вернулся в дом, Большой Джим успел управиться со своим куском пирога и приняться за Дайанин.
Я уселся за стол, взял ложечку и стал постукивать ею по своему куску.
– Прожекторы, похоже, сами себя наладили, – процедил я, сверля Большого Джима взглядом.
– Что ж тут удивительного? Они еще ни разу не давали сбоя, – ответил Джим и запихал в рот остатки пирога. – Я ведь не прожекторы проверять тебя отправил. Надеюсь, ты извинился перед Дайаной за свое идиотское поведение?
– За мое идиотское поведение? А может, за твое? О чем ты только думал! Я что, без твоей помощи уже и свидание не способен назначить?
– Сегодня ровно полгода, верно? Видит Бог, я любил Джоанн как родную дочь, но пора тебе начинать новую жизнь.
– Кто бы говорил! Когда мама умерла, ты полгода вообще из дому не выходил.
– Что ты сравниваешь! Мы с твоей матерью были женаты почти сорок лет. Ясное дело, мне понадобилось больше времени. – Большой Джим покосился на мой пирог. – Ты есть-то собираешься?
Я пододвинул ему тарелку.
– Итак, – заговорил он уже совсем другим тоном, проламывая ложкой сахарную глазурь, – теперь, когда лед тронулся, скажи-ка мне: ты намерен позвонить Дайане?
– Не дождешься, – заявил я.
– Не глупи, Майк. У меня есть все ее телефоны – рабочий, домашний, мобильный. В субботу вечером она совершенно свободна, я выяснил.
– Ты что же, прямо в лоб ее и спросил? У меня просто слов нет. – Я честно попытался досчитать до десяти, но на цифре «три» принялся бешено стучать пальцами по столу, словно по клавиатуре, и диктовать сам себе: – «Дорогая редакция, я вдовец сорока двух лет. Моя жена умерла всего полгода назад, и я пока не готов начинать новые отношения. Проблема в том, что мой отец очень любит совать нос не в свое дело. Он додумался пригласить на ужин недавно овдовевшую женщину в идиотской надежде, что мы с ней друг другу понравимся и, даст Бог, начнем встречаться. Я люблю отца, я не хочу его обижать, но как мне объяснить этому жирному любопытному болвану, что со своей личной жизнью я разберусь сам?» Подпись: «Взбешенный офицер полиции Лос-Анджелеса».
Джим поставил тарелки из-под десерта одна в одну, соорудив таким образом собственное представление о компьютере, и тоже стал печатать. В жизни Джим долбит по клавиатуре двумя пальцами, по полчаса отыскивая знакомые буквы, а тут он с грацией пианиста-виртуоза приподнял обе кисти и заиграл на воображаемых клавишах всеми десятью пальцами.